Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете..."

Я как безумный выскочил на крыльцо, прыгнул на своего Черкеса, которого водили по двору, и пустился во весь дух по дороге в Пятигорск. Я беспощадно погонял измученного коня, который, хрипя и весь в пене, мчал меня по каменистой дороге.

Солнце уже спряталось в черной туче, отдыхавшей на гребне западных гор; в ущелье стало темно и сыро. Подкумок, пробираясь по камням, ревел глухо и однообразно. Я скакал, задыхаясь от нетерпенья. Мысль не застать уже ее в Пятигорске молотком ударяла мне в сердце! - одну минуту, еще одну минуту видеть ее, проститься, пожать ей руку... Я молился, проклинал плакал, смеялся... нет, ничто не выразит моего беспокойства, отчаяния!.. При возможности потерять ее навеки Вера стала для меня дороже всего на свете - дороже жизни, чести, счастья! Бог знает, какие странные, какие бешеные замыслы роились в голове моей... И между тем я все скакал, погоняя беспощадно. И вот я стал замечать, что конь мой тяжелее дышит; он раза два уж спотыкнулся на ровном месте... Оставалось пять верст до Ессентуков - казачьей станицы, где я мог пересесть на другую лошадь.

Все было бы спасено, если б у моего коня достало сил еще на десять минут! Но вдруг поднимаясь из небольшого оврага, при выезде из гор, на крутом повороте, он грянулся о землю. Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод - напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи один, потеряв последнюю надежду; попробовал идти пешком - ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.

И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие - исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся.

Когда ночная роса и горный ветер освежили мою горячую голову и мысли пришли в обычный порядок, то я понял, что гнаться за погибшим счастьем бесполезно и безрассудно. Чего мне еще надобно? - ее видеть? - зачем? не все ли кончено между нами? Один горький прощальный поцелуй не обогатит моих воспоминаний, а после него нам только труднее будет расставаться.

Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведенная без сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок.

Все к лучшему! это новое страдание, говоря военным слогом, сделало во мне счастливую диверсию. Плакать здорово; и потом, вероятно, если б я не проехался верхом и не был принужден на обратном пути пройти пятнадцать верст, то и эту ночь сон не сомкнул бы глаз моих.

Я возвратился в Кисловодск в пять часов утра, бросился на постель и заснул сном Наполеона после Ватерлоо 19 .

Когда я проснулся, на дворе уж было темно. Я сел у отворенного окна, расстегнул архалук - и горный ветер освежил грудь мою, еще не успокоенную тяжелым сном усталости. Вдали за рекою, сквозь верхи густых лип, ее осеняющих, мелькали огне в строеньях крепости и слободки. На дворе у нас все было тихо, в доме княгини было темно.

Взошел доктор: лоб у него был нахмурен; и он, против обыкновения, не протянул мне руки.

Откуда вы, доктор?

От княгини Лиговской; дочь ее больна - расслабление нервов... Да не в этом дело, а вот что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако я вам советую быть осторожнее. Княгиня мне говорила нынче, что она знает, что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал... как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким в ресторации. Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не увидимся, вас ушлют куда-нибудь.

Он на пороге остановился: ему хотелось пожать мне руку... и если б я показал ему малейшее на это желание, то он бросился бы мне на шею; но я остался холоден, как камень - и он вышел.

Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, - а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..

На другой день утром, получив приказание от высшего начальства отправиться в крепость Н., я зашел к княгине проститься.

Она была удивлена, когда на вопрос ее: имею ли я ей сказать что-нибудь особенно важное? - я отвечал, что желаю ей быть счастливой и прочее.

А мне нужно с вами поговорить очень серьезно.

Я сел молча.

Явно было, что она не знала, с чего начать; лицо ее побагровело, пухлые ее пальцы стучали по столу; наконец она начала так, прерывистым голосом:

Послушайте, мсье Печорин! я думаю, что вы благородный человек.

Я поклонился.

Я даже в этом уверена, - продолжала она, - хотя ваше поведение несколько сомнительно; но у вас могут быть причины, которых я не знаю, и их-то вы должны теперь мне поверить. Вы защитили дочь мою от клеветы, стрелялись за нее, - следственно, рисковали жизнью... Не отвечайте, я знаю, что вы в этом не признаетесь, потому что Грушницкий убит (она перекрестилась). Бог ему простит - и, надеюсь, вам также!.. Это до меня не касается, я не смею осуждать вас, потому что дочь моя хотя невинно, но была этому причиною. Она мне все сказала... я думаю, все: вы изъяснились ей в любви... она вам призналась в своей (тут княгиня тяжело вздохнула). Но она больна, и я уверена, что это не простая болезнь! Печаль тайная ее убивает; она не признается, но я уверена, что вы этому причиной... Послушайте: вы, может быть, думаете, что я ищу чинов, огромного богатства, - разуверьтесь! я хочу только счастья дочери. Ваше теперешнее положение незавидно, но оно может поправиться: вы имеете состояние; вас любит дочь моя, она воспитана так, что составит счастие мужа, - я богата, она у меня одна... Говорите, что вас удерживает?.. Видите, я не должна бы была вам всего этого говорить, но я полагаюсь на ваше сердце, на вашу честь; вспомните, у меня одна дочь... одна...

Она заплакала.

Княгиня, - сказал я, - мне невозможно отвечать вам; позвольте мне поговорить с вашей дочерью наедине...

Никогда! - воскликнула она, встав со стула в сильном волнении.

Как хотите, - отвечал я, приготовляясь уйти.

Она задумалась, сделала мне знак рукою, чтоб я подождал, и вышла.

Прошло минут пять; сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к милой Мери, но старания мои были напрасны.

Вот двери отворились, и вошла она, Боже! как переменилась с тех пор, как я не видал ее, - а давно ли?

Дойдя до середины комнаты, она пошатнулась; я вскочил, подал ей руку и довел ее до кресел.

Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на коленах, были так худы и прозрачны, что мне стало жаль ее.

Княжна, - сказал я, - вы знаете, что я над вами смеялся?.. Вы должны презирать меня.

На ее щеках показался болезненный румянец.

Я продолжал: - Следственно, вы меня любить не можете...

Она отвернулась, облокотилась на стол, закрыла глаза рукою, и мне показалось, что в них блеснули слезы.

Боже мой! - произнесла она едва внятно.

Это становилось невыносимо: еще минута, и я бы упал к ногам ее.

Итак, вы сами видите, - сказал я сколько мог твердым голосом и с принужденной усмешкой, - вы сами видите, что я не могу на вас жениться, если б вы даже этого теперь хотели, то скоро бы раскаялись. Мой разговор с вашей матушкой принудил меня объясниться с вами так откровенно и так грубо; я надеюсь, что она в заблуждении: вам легко ее разуверить. Вы видите, я играю в ваших глазах самую жалкую и гадкую роль, и даже в этом признаюсь; вот все, что я могу для вас сделать. Какое бы вы дурное мнение обо мне ни имели, я ему покоряюсь... Видите ли, я перед вами низок. Не правда ли, если даже вы меня и любили, то с этой минуты презираете?

Она обернулась ко мне бледная, как мрамор, только глаза ее чудесно сверкали.

Я вас ненавижу... - сказала она.

Я поблагодарил, поклонился почтительно и вышел.

Через час курьерская тройка мчала меня из Кисловодска. За несколько верст до Ессентуков я узнал близ дороги труп моего лихого коня; седло было снято - вероятно, проезжим казаком, - и вместо седла на спине его сидели два ворона. Я вздохнул и отвернулся...

И теперь, здесь, в этой скучной крепости, я часто, пробегая мыслию прошедшее. спрашиваю себя: отчего я не хотел ступить на этот путь, открытый мне судьбою, где меня ожидали тихие радости и спокойствие душевное?.. Нет, я бы не ужился с этой долею! Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани...

Упражнение. Закройте глаза и в течение 5 минут сидите молча. В это время сосредоточьтесь на своих ощущениях: звуки (рядом и далеко), запахи, температура, сигналы тела. Постарайтесь уловить как можно больше ощущений. Затем в течение 5 минут запишите их в тетрадь по видам (слуховые, обонятельные, телесные и т. д.). Пусть несколько человек прочитают замеченные ими ощущения вслух, а остальные - дополнят. Кто ощутил различных раздражителей больше всех?

Обсуждение. Какие ощущения труднее всего заметить? Как влияет отсутствие зрительных ощущений на восприятие мира?

Упражнение. Выполняется в парах. На спине своего партнера рисуют пальцем, не отрываясь, что-нибудь простое: букву, цифру, знак, несложную фигуру (солнышко, цветок). Надо угадать, что нарисовано. Затем поменяйтесь ролями.

Обсуждение. Какие ощущения чувствуются лучше, какие - хуже? Какие чувства испытываешь, «лишаясь» какого-то ощущения (слуха, зрения и т. д.)?

Упражнение «Чувство времени». Все закрывают глаза. Учитель подает сигнал: «Начали!». Надо постараться уловить тот момент, когда пройдет минута. При этом не надо считать про себя. Просто откройте глаза и поднимите руку, как только, с вашей точки зрения, прошла минута. Каждый продолжает сидеть молча до тех пор, пока все не откроют глаза. В зависимости от того, раньше, вовремя или позже ученик поднял руку, учитель знаком показывает, какой значок ему следует отметить в тетради: -, 0 или +.

Упражнение. Активность. Попробуйте ничего не чувствовать, «выключить» свое восприятие мира.

Упражнения к теме «Восприятие»

Упражнение «Каляки-маляки». Выполняется в парах. На листе бумаги каждый в течение 1 минуты рисует, неотрывно водя ручкой, произвольные линии («калякает»). Изрисовав весь лист, отдает его напарнику. Тот в сплетениях линий пытается узнать какие-либо фигуры или предметы, а узнав - зарисовывает их контуры так, чтобы видно было, что это. Для большей наглядности можно затем дорисовать фигуре мелкие элементы (глаза, стебелек, ручки и пр.). Очень легко «опознать» какие-то фантастические или придуманные персонажи. А вот попробуйте в каракулях обнаружить «спрятанные» реальные предметы! Найдите как можно больше фигур. Огласите перед классом рекордсмена по количеству опознанных изображений.

Восприятие может быть пассивным или активным. При пассивном восприятии сам предмет совокупностью своих свойств воздействует на человека, «запуская» процесс восприятия. При активном восприятии человек всеми доступными ему органами чувств стремится ощутить как можно больше характеристик предмета или события, а также некоторую часть информации додумать, доисследовать, довообразить.

Практическая работа. Выполняется в парах. Выберите мысленно из вещей, что сейчас есть у вас, какой-нибудь плоский предмет. Один из вас будет исследователем, а другой - испытуемым. Испытуемый закрывает глаза и делает то, что ему говорит исследователь. В задании несколько шагов-опытов.

1 опыт - пассивное осязание неподвижного предмета. Экспериментатор кладет предмет на неподвижную ладонь испытуемого. Экспериментатору запрещается нажимать на предмет, а испытуемому - перемещать его на ладони и ощупывать другой рукой. По сигналу испытуемого экспериментатор прячет предмет, испытуемый открывает глаза и в тетради зарисовывает предмет в реальную величину.

2 опыт - пассивное осязание при движении предмета. Экспериментатор плавно обводит ребром предмета по неподвижному указательному пальцу правой руки испытуемого. После одного полного обведения контуром фигуры испытуемый зарисовывает ее на новом листе.

3 опыт - искусственное активное осязание. Испытуемый сам последовательно (без возвратов) обводит контур предмета, указательным пальцем правой руки (или левой, если он - левша). При этом разрешается 3-4-кратное обведение контура предмета. Экспериментатор придерживает его так, чтобы он оставался неподвижным.

4 опыт - активное осязание. Испытуемый сам одной рукой ощупывает предмет, сколько хочет. Затем открывает глаза и снова зарисовывает его.

5 опыт - бимануальное осязание (двумя руками). Испытуемый ощупывает предмет двумя руками. Затем сообщает, что это такое.

Обсуждение. На каком шаге вы уже догадались, что это за предмет? Как легче опознавать предмет, как - труднее? Почему?

Я знаю – и ты должна знать это вместе со мной, – что придут времена великой расплаты. Наши мучения и гибель ударят по сердцам с томительною силой. Пренебрежение к счастью народа будет почитаться мерзейшим преступлением. Все низкое будет раздавлено в пыли, и счастье человека станет самой высокой задачей народных трибунов, вождей и полководцев.
Я думаю об этих временах и завидую прекрасным женщинам и отважным мужчинам, чья любовь расцветет под небом веселой и вольной страны. Я завидую им и кричу в душе, как кричат узники из мрачных казематов: не забывайте нас, счастливцы!
Прощай! Прости за трудную любовь и невольные страдания. Письмо на имя Авдотьи Тихоновой перешли в село Мегры, Новогородской губернии, Белозерского уезда».

Бестужев, не перечитывая письма, запечатал его в конверт и написал на нем: «Анне».
Потом он написал второе письмо, матери Тихонова, и оставил его на столе.
Несколько минут он сидел, закрыв глаза рукой, и как бы прислушивался к течению ночи. Она влеклась над землей, морем и лесистыми островами, безмолвная и печальная. Чуть заметная бледность уже проступала на стеклах.
Бестужев встал, надел на правую руку черную перевязь, накинул плащ и осторожно вышел в коридор. Анна спала. В теплой тишине комнат было слышно ее спокойное дыхание.
Бестужев вышел, прикрыл за собою дверь и, крадучись, спустился с крыльца. Далеко пели петухи. Стволы берез уже белели во мраке: приближался скудный и холодный рассвет.
Бестужев медленно пошел к сосновой роще за городом.
…Лобов и Траубе приехали первыми на водовозной кляче. Кожа у клячи была покрыта оспи-нами и все время дрожала. Как только секунданты вылезли из саней, лошадь уснула.
Чуть светало, и в пасмурном воздухе обледенелый лес поблескивал, как стеклянный.
Лобов зевнул. Лекарь посмотрел на него с недоумением.
– Эх, – сказал Лобов, – много бы я дал за то, чтоб выспаться! В такое утро лежать бы на койке и слушать, как угли в печке трещат, будто сверчки.
– Вы всегда шутите несообразно с обстоятельствами.
– Эх, Карл, мякиш мой милый! – ответил серьезно Лобов. – А что толку плакать? Что жизнь? «Живи, живой; спокойно тлей, мертвец».
Послышался глухой топот. Водовозная кляча проснулась и посторонилась. Швыряя снегом в лакированный козырек саней, примчались гнедые кони Киселева.
Киселев легко выскочил из саней, холодно посмотрел на секундантов Бестужева и поздоровался. За ним из саней вылезли длинный швед со скучным лицом и толстый развязный штабс-капитан Курочкин – полковой враль и фигляр. Курочкин достал из саней ящик с пистолетами.
Бестужев пришел пешком. Шел он медленно, проваливаясь в рыхлый снег и выбирая дорогу среди поваленных деревьев.
Секунданты вытоптали в снегу тропинку и поставили противников по ее краям. Мириться не предлагали: должно быть, об этом забыли. Швед стоял в стороне и потирал озябшие руки. Хлопотал один Курочкин. Лобов, нахмурившись, осмотрел пистолеты.
Бестужев прислонился к стволу молодой березы и взял пистолет. От непривычки стрелять левой рукой она казалась деревянной и болела в сгибе.
Бестужев прицелился. Киселев небрежно подымал пистолет левой рукой. Он сбросил плащ на снег и сильно щурился.
Вороны с отчаянным карканьем взлетели с березы и засыпали Бестужева снегом. Бестужев взглянул вверх, и в то же мгновение раздался выстрел. Бестужев увидел длинную струю дыма, различил пороховой запах – от него стало тошно на сердце, – выронил пистолет и упал лицом вперед на вытоптанную тропинку.
Лобов, спотыкаясь, подбежал к нему и поднял за плечи. Кровь капала в снег, и в снегу протаяло от нее несколько розовых ноздреватых воронок.
Торопливо подошел Траубе. Он наклонился над Бестужевым, покачал головой и медленно выпрямился.
– Ну что, как? – спросил Лобов.
– Выстрел в сердце.
Траубе начала судорожно вытаскивать из кармана большой красный платок. Слезы текли из-под очков по круглым щекам лекаря.
– Перевяжите его, – сказал Киселев.
– Что? – тонко крикнул Траубе, и щеки его задрожали. – Может быть, я ослышался? – Он повернул к Киселеву бледное пухлое лицо. – Вы не смеете мне приказывать. Вы не смеете ничего говорить. Вы убийца, и с вас сорвут за это погоны.
Киселев отвернулся и пошел к лошадям.
– Да, да! – кричал ему вслед Траубе. – Я подаю в отставку. Я не тюремщик и не мясник!
Киселев, делая вид, что не слышит слов лекаря, быстро сел в сани с Курочкиным и тронул лошадей.
Лобов, Траубе и швед подняли мертвого Бестужева и перенесли в сани. Водовозная кляча оглянулась, мотнула головой и неохотно зашагала по снегу. Секунданты шли рядом.
Кляча часто останавливалась, и ее приходилось понукать.
Бестужева привезли в лазарет и положили в мертвецкой рядом с Семеном Тихоновым. А через час в лазарет прибежала Анна.
– Он не умер, неправда, – твердо сказала Анна лекарю и посмотрела мимо него пустыми глазами. – Он скоро очнется.
– Ах, Боже мой, Боже мой! – прошептал лекарь, вышел в соседнюю комнату и долго топтался около стеклянного шкафа с лекарствами. – Что делать?
Он налил в стакан ландышевых капель и разбавил их кипяченой водой. Он делал это долго, расплескивал воду и прислушивался. Ему было страшно оставаться наедине с Анной.
Анна молчала. Потом она вскрикнула. Траубе со стаканом в руке вошел в мертвецкую. Анна трясла Бестужева за плечи, затем подняла его голову, прижала к груди и посмотрела на лекаря впалыми сухими глазами.
– Уйдите! – сказала она хрипло. – Уйдите все, мне ничего не нужно.
Траубе протянул ей стакан с лекарством. Анна взяла его и швырнула в угол комнаты…
– Анна… – сказал Траубе, и голова его затряслась. – Анна, прошло уже много часов, как вы плачете здесь, в этой комнате. Уже вечер. Я прошу вас, я заклинаю вас, пойдите домой на несколько часов. Я посижу пока с ним.
Анна опустила голову Бестужева на подушку, набитую жесткой соломой, и встала.
– Уже вечер? – спросила она с недоумением. – Правда, темно. Но ведь весь день было темно, как ночью. Который час?
– Девятый.
Анна запахнула шубку, поправила на голове платок и, не оглядываясь, пошла к двери.
– Я вернусь, – сказала она Траубе. – Никуда не уходите. – Она вышла на улицу и быстро пошла к морю.
У обросших желтыми лишаями валунов качалась и билась о камни темная шлюпка. Матрос молча протянул Анне руку и помог спуститься. Потом он вытер руки о старые бархатные штаны и взялся за весла.
Серые волны взлетали и исчезали в темноте. Изредка они плескали в шлюпку. Матрос молча греб к темному кораблю. Анна неподвижно сидела на корме и не отрываясь смотрела на корабль, тяжело нырявший в неспокойной, покрытой пеной воде.
С корабля бросили веревочный трап. Анна поймала его и вскарабкалась на палубу. Не было сказано ни слова.
Пинер тихо свистнул, и тотчас безмолвная толпа матросов на баке начала вращать кабестан. Из воды поползла ржавая якорная цепь. Глухо шуршали, раскатываясь, паруса. На палубе не было огней, никто не курил.
Анна стояла на капитанском мостике рядом с Пинером. Корабль тихо скрипел. Волны били в его корму и разлетались в стороны с шипением и тусклым блеском. Бриг сильно вздрогнул, накренился на правый борт, и редкие огни городка начали меняться местами и гаснуть, скрываясь за скалами.
– Пошли, – сказал Пинер и перекрестился широким католическим крестом.
Анна, наморщив брови, вглядывалась в огни городка за кормой и время от времени протяги-вала вперед руку, показывая Пинеру, куда вести корабль.
На соседних шведских парусниках было темно и тихо; на них нарочно погасили огни. Только на одном из них Пинер разглядел темную фигуру, как будто махавшую шапкой. Фигура быстро слилась с ночным мраком.
Корабль плыл в оцепенении. Люди молчали. Только ветер туго гудел в парусах и было слышно, как плещет о берега невидимый прибой. Изредка льдины били о деревянный борт брига, но корабль легко отшвыривал их, и они, неуклюже переворачиваясь и шипя, уходили под воду, чтобы снова всплыть за кормой.
– Держите ближе к берегу, – сказала Анна Пинеру. – Это здесь.
Пинер протяжно свистнул. Паруса заполоскали: корабль ложился в дрейф. На корме матросы осторожно спускали на талях большую, тяжелую шлюпку.

В полночь Лобов, одетый по-походному, явился в лазарет. Он вызвал Траубе, снял при нем часовых, прочел им приказ командира полка о переводе арестованных в форт Сэгбю и распорядился не отлучаться ни одному солдату из лазарета до его возвращения. Солдаты молча повиновались.
Лобов вывел арестованных и быстро по задворкам повел их в сторону леса. Тогда один из солдат сказал вполголоса:
– Улетели, сердешные, только след за ними горит.
– А ты помолчи, кавалер, – грубо оборвал его низенький старый солдат. – Мы люди казенные. Ты приказы сполняй, а в них за тебя офицеры небось разберутся.
Разговор оборвался.
Лобов и арестованные шли молча. Лес обступил их затишьем и мраком. Потом в мокрой его глубине послышались тяжелые удары моря и по ветвям подул ровный соленый ветер.
Лобов свернул с дороги и пошел напрямик к берегу. От берега тянуло запахом зернистого тающего льда. В черной мгле смутно виднелась седая неподвижная громада корабля. На берегу беглецов ждали Анна и матросы.
– Скорей! – сказала Анна Лобову. – Течение сносит корабль на скалы. Торопитесь!
– А вы? – изумленно спросил Лобов. – Вы должны бежать вместе с нами.
– Нет, – Анна покачала головой, – я не могу уехать.
– Но почему?
– Неужели я должна вам объяснять это? – сказала Анна с такой горечью, что Лобов покраснел в темноте.
Он крепко пожал руку Анне и ничего не ответил. Анна обернулась к арестованному. Офицер сделал шаг вперед.
– Мы никогда не забудем, – сказал он, – вашей помощи. Мужайтесь! Всюду в мыслях я буду с вами. Может быть, мы еще свидимся и я смогу принести вам хотя бы ничтожное утешение.
Он хотел поцеловать у Анны руку, но она притянула его голову к себе и поцеловала в холод-ный лоб. Она сжала плечи беглеца. Сердце ее тяжело билось от боли. Ради его спасения было отдано все: счастье, любовь, отдана жизнь. Он был теперь единственным родным ей человеком.
Ветер хлопал парусами корабля. Матросы торопили. Беглецы и Лобов вошли в шлюпку. Первая же волна откинула ее от берега и скрыла в темноте.
Анна стояла на берегу и ждала. Изредка она слышала глухой стук уключин. Ветер обдувал платье на Анне, леденил лицо. Она смотрела в темноту до тех пор, пока громада корабля, неясная как видение, не начала медленно скрываться во мраке. Тогда Анна застонала, обняла сырой ствол сосны и прижалась к нему головой. Никогда она не думала, что в жизни может быть такое полное и глухое одиночество, такое отчаяние.
Медленно, спотыкаясь и хватаясь за стволы деревьев, Анна побрела в город. Ночное море шумело за ее спиной равнодушно и угрюмо. Анна знала, что ничто в мире не может принести ей утешения, никто не поймет ее слез, что сейчас оборвались последние нити, привязывающие ее к жизни.

Бестужева и Тихонова похоронили на следующий день к вечеру.
Мерк не разрешил оркестру играть на похоронах. Только барабанщики шли впереди понурых солдатских рядов и отбивали печальную дробь. Два дощатых, плохо обструганных гроба солдаты несли на плечах. Впереди брел старый глухой священник. Он не слышал самого себя и потому то едва слышно бормотал слова молитв, то выкрикивал их во весь голос.
Вперемежку с солдатами шли немногие офицеры. Заплаканный Траубе шел рядом с Анной и изредка поддерживал ее за локоть. Анна каждый раз вздрагивала и оглядывалась. Ей казалось, что похоронное шествие стоит на месте. Она видела все одно и то же: мутное небо, землю, засыпанную белым снегом, серые стриженые головы солдат, их серые шинели и озябшие красные руки, державшие черные бескозырки.
Хор заунывно тянул непонятные церковные напевы. Гробы качались. На крышке гроба Бестужева лежала его сабля, у Тихонова – старая солдатская фуражка.
Анна опускала глаза и видела рыжие сапоги солдат, шедших впереди. Она смотрела на солдат, на их спины, на озябшие руки, осторожно поддерживавшие гроб, и думала, что эти руки почти прикасаются к телу Бестужева, к его бледному задумчивому лицу. Тогда она начинала плакать. Траубе брал ее за локоть, а солдаты позади сморкались, вытирали носы рукавами шинелей и перешептывались.
Их шепот доходил до Анны, и она слышала в нем слова неуклюжего и беспомощного утешения.
– От пули не посторонишься, – говорили солдаты. – У него легкая смерть была, нисколько не мучился. Горе – как полая вода: все затопит, а потом сойдет.
На кладбище открыли крышки гробов, и глухой священник, помахивая кадилом, громко сказал страшные слова:
– Приидите, последнее целование дадим.
Анна подошла к гробу, стала на колени, растерянно оглянулась и поцеловала Бестужева в холодные тонкие губы. Бестужев смотрел на нее из-под опущенных ресниц печально и сосредоточенно. Она положила Бестужеву на плечи худые маленькие руки и долго вглядывалась в его лицо.
Все ждали. Священник сердито кадил и кашлял. Траубе поднял Анну.
К гробам один за другим подходили солдаты. Они поправляли кожаные пояса, одергивали шинели, крестились, целовали в лоб Бестужева и Тихонова и отходили. Иные становились на колени и до земли кланялись мертвецам.
Все это совершалось в полном безмолвии. Только свежая земля и щебень, сваленные около могилы, осыпались и шуршали под сапогами.
Гробы закрыли, и священник начал невнятно и быстро бормотать молитву «об убиенном рабе Божьем болярине Павле и новопреставленном рабе Божьем Семене». Хор запел «вечную память», серые ряды солдат тяжело рухнули на колени, и послышались всхлипыванья.
– Веселое горе – солдатская жизнь! – сказал за спиной у Анны сиплый голос.
Она оглянулась. Десятки тоненьких свечей пылали и коптили под сереньким небом. Кто-то дал свечу и Анне. Пламя ее сильно дрожало, будто хотело оторваться от фитиля, и Анна в испуге прикрыла его ладонью.
– Идемте! – Траубе взял Анну за руку. – Больше вам незачем оставаться.
К гробам подходили солдаты с веревками и лопатами.
Анна покорно ушла. Она осторожно несла горящую свечу и болезненно улыбалась. Траубе с беспокойством смотрел на нее и думал, что даже самый спокойный рассудок не может вынести бесследно таких потрясений.
– Чему вы улыбаетесь? – спросил он Анну.
– Тише, – ответила Анна и посмотрела на Траубе спокойными глазами.
Начал падать отвесный снег. Снежинки бесшумно ложились на землю. Анна долго смотрела на них.
– Вот видите, даже они стараются не шуметь.
Когда снежинки падали на горящий фитиль, свеча сильно трещала. Анна осторожно задула ее, повернулась и пошла обратно на кладбище.
Траубе посмотрел ей вслед, махнул рукой и, сгорбившись, сразу постарев, побрел к себе в лазарет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

В конце 1916 года, во время германской войны, штурман Александр Щедрин, только что окончивший морское училище, был отправлен на Аландские острова, во флотилию миноносцев.
Зима стояла теплая. За Ревелем море было свободно ото льда. Щедрин долго смотрел с палубы транспорта на затянутые сумраком берега. Там, в Ревеле, осталась мать. Она приехала из Петрограда проводить сына и остановилась в недорогой гостинице.
Отец Щедрина – морской врач – давно умер. Мать жила на пенсию. Она помогала своим сестрам, теткам Щедрина, и пенсии всегда не хватало. В одном Петрограде было три тетки. Кроме того, приходилось посылать деньги еще одной тетке во Владивосток, а другой – в Киев.
Все тетки были или старые девы, или вдовы с кучей детей на руках. Семья была дружная, петроградские тетки давали уроки музыки и французского языка. Они всегда торопились, беспокоились, бегали по лекциям и библиотекам, умилялись на концертах, вечно кого-то жалели и кому-нибудь помогали.
Почти все тетки были женщины добродушные и некрасивые. Это, по словам матери Щедрина, «разбивало их личную жизнь». Одна тетка прекрасно пела, у нее был оперный голос, но на сцену ее не взяли из-за близорукости. Без пенсне она слепла и делалась беспомощной, как ребенок, – куда же такую на сцену!
Но, несмотря на некрасивость, у всех теток были в молодости жестокие романы. Герои этих романов давно облысели, женились, заведовали департаментами и командовали полками, но все же тетки при случайных встречах с ними на улице вспыхивали, как институтки, потом прибегали к матери Щедрина, запирались в ее комнате и долго плакали.
– За что Бог наградил меня такими дурами! – в сердцах кричала за дверью мать.
Но Щедрин знал, что она притворяется.
Сестры не могли жить друг без друга. Мать Щедрина считалась их общей утешительницей. Она была добра, рассудительна и называла себя революционеркой.
Тетки были отходчивы. Через час после слез они уже возмущались за обеденным столом министром народного просвещения, тупицей Кассо.
Как и у многих семей, у Щедриных было свое семейное предание. Когда Александр подрос, мать рассказала ему, что его дед, Николай Щедрин, участвовал в восстании декабристов, был ранен в руку и бежал после восстания за границу. Вместе с матросом восставшего гвардейского экипажа он пробрался в Або и оттуда пошел пешком по льду замерзшего Ботнического залива в Швецию. На Аландских островах его арестовали, но ему удалось бежать в Стокгольм на французском парусном корабле.
Тогда же мать достала из комода и показала Щедрину небольшой портрет молодого военного, сделанный акварелью. Бледный офицер стоял, опираясь на саблю, в дверях пустого зала. На офицере был черный мундир. Позади, за стеклами дверей, висели в небе белые облака и стояли сады, покрытые серой дымкой. От портрета почему-то оставалось впечатление одиночества.
Щедрин не очень верил семейным преданиям. К своим восторженным теткам он относился снисходительно и даже насмешливо.
Александра Щедрина тетки звали увальнем и сухарем и возмущались тем, что мальчик чрезмерно увлекается научными книгами и сидит по ночам над чертежами географических карт, вместо того чтобы зачитываться Тургеневым и декламировать стихи Фета.
Когда Щедрин получил назначение на Аландские острова и уезжал с матерью из Петрограда в Ревель, все тетки пришли провожать его на Балтийский вокзал.
Морские офицеры, ехавшие в одном вагоне с Щедриным, иронически поглядывали на стайку щебечущих старушек, окружавших Щедрина. Тетки крестили его, давали ему много советов, роняли от волнения пенсне и сумочки. Щедрин краснел и с нетерпением ждал третьего звонка.
Но когда поезд тронулся, он рассердился на себя, на свой стыд за теток перед офицерами и молчал всю дорогу.
…В Ревеле, в тесном номере гостиницы, где от обилия старых ковров и бархатных портьер воздух казался тусклым, мать Щедрина, сидя на диване, сказала ему:
– Саша, ты поищи, милый, на Аландских островах какие-нибудь следы деда Николая. Все-таки интересно.
– Хорошо, мама.
Мать перед этим плакала, и Щедрин был рад, что она отвлеклась от мыслей о войне и вспомнила про деда.
В Ревеле во время войны запрещалось зажигать свет в домах, если на окнах не были опущены шторы. Они сидели в темноте, и старинный город за окнами был сумрачен и тих. Зеленые звезды горели над ним, и с улиц доносился тихий стук колес.
– Никогда я не думала, – сказала мать, – что буду сидеть с тобой где-то в ревельской гостинице и провожать тебя на войну. Чем все это кончится, Саша?
Мать печально вздохнула.
В дверь постучали. Вошел портье, лысоватый, похожий на сыщика. Он быстро обежал глазами комнату и доложил, что, по старой традиции, владелец гостиницы ежегодно устраивает для своих жильцов, оторванных от родного дома, рождественскую елку. Владелец гостиницы просит всех сойти в зал, где елка уже зажжена и господа жильцы могут получить подарки.
Щедрин с матерью спустились в зал. Золотой жар разноцветных свечей наполнял его. Окна были завешены.
Елку так густо украсили стеклянными бусами, бумажными цепями, флажками союзных держав и золочеными орехами, что почти не было видно ее темной хвои. Елка стала похожа на дорогую куклу в розовых кружевах. Круглые маленькие столики стояли вокруг нее. За ними сидели морские офицеры и женщины в бальных нарядах.
Черное старенькое платье матери Щедрина выделялось среди шелкового сияния и горячего света, как нищенская заплата. Мать стеснялась. Они сели в углу, за крайний столик, и долго ждали, пока официант подошел к ним и сунул на стол длинный список кушаний.
– Я выберу сама, Саша, – робко сказала мать и взяла карточку. Денег было немного, и она боялась, что сын, чтобы порадовать ее, закажет что-нибудь слишком дорогое.
Официант не стал ждать и отошел к соседнему столику. Там сидел плотный чернобородый капитан первого ранга. Глаза у него были темные и выпуклые. Он водил ими по сторонам и с одинаковым выражением брезгливости смотрел и на официанта, и на Щедрина, и на свою даму – пышную и густо напудренную блондинку в лиловом платье.
Мать заказала чай с пирожным. Официант долго не подавал. Ждать за пустым столиком было тяжело и почему-то стыдно, как на скамье подсудимых.
Молоденький мичман подсел к роялю, ударил по клавишам и запел грассируя:

Дитя, не тянися весною за розой,
Розу и летом сорвешь…

Мичман зажал папиросу в углу рта, небрежно поморщился и взял сладкий затихающий пассаж. Тогда из-за дальнего столика грубый голос неожиданно сказал:
– Я просил бы от имени всех господ офицеров сыграть сначала гимн, а потом ваши розы.
Мичман снисходительно улыбнулся, оборвал песню, встал и, слегка наклонившись над клавиатурой и рисуясь, заиграл гимн. Все поднялись. Официанты застыли с подносами среди зала.
Мать Щедрина торопливо встала, ридикюль у нее раскрылся, и из него выпал на ковер скомканный носовой платок. Он был еще сырой от слез.
Когда все сели, женщины вынули из сумочек изящные зеркальца и пудреницы и начали, смеясь и продолжая болтать, пудриться и подводить губы, как будто гимн разрушил их женское очарование в глазах мужчин.
Капитан с выпуклыми глазами подозвал официанта, ткнул коротким пальцем в сторону столика Щедрина и сказал:
– Уберите это!
Официант не понимал и, заискивая, смотрел в брезгливое лицо капитана.
– Что прикажете? – спросил он, согнувшись.
– У вас под столиком валяются тряпки! – сказал, раздражаясь, капитан и начал краснеть.
Женщина в лиловом платье быстро заморгала глазами. Официант подошел, поднял скомканный носовой платок и положил его на стол около матери Щедрина.
– Обронили, – сказал он тихо и, пятясь, отступил.
Щедрин смотрел на капитана, руки у него холодели и лицо темнело от гнева.
– Саша! – сказала мать. – Успокойся… Ради Бога, успокойся!
Капитан жадно ел, не обращая на Щедрина никакого внимания. Он сочно жевал, и черная его борода ерзала по синеватой хрустящей салфетке, заткнутой за тугой крахмальный воротник.
– Пойдем отсюда, – сказал Щедрин матери. – Нам нечего делать здесь, среди этих…
Голова у матери затряслась от страха за сына.
Щедрин смолчал. Они вышли. Только на лестнице Щедрин договорил начатую фразу:
– Нам нечего делать среди этих скотов. Голубая остзейская кровь! Мало их топили в Кронштадте в пятом году! Мать замахала на него руками.

База миноносной флотилии была расположена в городке Мариегамне, на одном из островов Аландского архипелага.
Щедрин был назначен на миноносец «Смелый». «Смелый» нес патрульную службу вблизи берегов, выискивая немецкие подводные лодки, и в Мариегамн возвращался редко.
Месяц за месяцем тянулись скитания по серой и пустынной Балтике. Днем и ночью холодная вода шипела у стальных бортов, гудели турбины, наблюдатели до ряби в глазах всматривались в горизонт, чтобы не пропустить дым или перископ подводной лодки. Офицеры играли в кают-компании в карты. Трудно было поверить, что на море идет война и тусклая вода вокруг полна опасностей. Моряки жаловались, что самая скучная служба на флоте, конечно, на дозорных судах.
– Рыщем, рыщем, – говорили между собой матросы, – блоху в сене ищем.
В последних числах февраля «Смелый» вышел к берегам Швеции. С утра падал снег, перемежавшийся градом и дождем. В корму бил порывистый ветер. Каждую минуту он менял направление и хлестал то в спину, то в лицо, то справа, то слева.
Рыхлые тучи, напитанные темной водой, низко неслись над морем. Волны, казалось, дохлестывали до них крутыми гребнями. На всем лежал хмурый налет, будто море закрыла огромная зловещая тень, солнце ушло навсегда в другие, счастливые страны и посылает Балтике свой потухающий свет.
– Не то ночь, не то день – ни черта не разберешь! – жаловались вахтенные. – Вот собачья работа!
В свободное время Щедрин много читал. Сначала офицеры заходили к нему в каюту и просили дать почитать что-нибудь, но потом бросили. Выбор книг, по их мнению, был скучный. У Щедрина было больше всего научных книг, офицеры же спрашивали развлекательную беллетристику.
Кроме офицеров, книги у Щедрина брал иногда штурвальный Марченко – бывший матрос торгового флота, черноморец, неуклюжий, сутулый человек с прищуренными глазами. Во всех случаях жизни он сохранял невозмутимость, а свое отношение к окружающему выражал несколь-кими любимыми словами. Самым любимым его словом было «кабаре».

На днях мне довелось поучаствовать в очень любопытном деле. Я специально пишу спустя какое-то время, что бы впечатления улеглись. Итак, это была персональная экскурсия в рамках проекта «С закрытыми глазами» .

Язык не поворачивается назвать это развлечением, скорее это новый опыт. Как ощущают себя слепые люди в городе? Что случится с человеком, если отнять один из главных органов чувств, пусть даже на время? Как ощутить город с нового ракурса? Все это можно узнать, став на несколько часов участником проекта «С закрытыми глазами», и доверившись своему проводнику.

Меня водила Юля Рудомётова, которая не так давно переехала в Севастополь. В таком тонком деле, как прогулка с закрытыми глазами, очень важно доверять своему проводнику. Я постаралась довериться, а Юля была очень бережна и заботлива. Настолько, что прогулка без зрения оказалась для меня максимально комфортной.

Встретились мы на одной из центральных улиц Севастополя. За пару минут до назначенной встречи, Юля позвонила мне и попросила закрыть глаза. Вот так поворот! Я увижу её только в конце прогулки. Кстати, можно быть готовым и к такому варианту сюжета, что ваш проводник вообще пожелает остаться инкогнито. На мой взгляд, это очень будоражит — несколько часов быть полностью на попечении одного человека и даже не увидеть его лица…Только голос и прикосновения.

Первые минуты с закрытыми глазами дались мне нелегко, был страх и адреналин, похожий на прыжок с высоты в воду. Но когда моя буря эмоций поулеглась, мы пошли вперед. Юля подводила меня к бордюрам, лесенкам и прочим неровностям городской улицы и всегда заранее озвучивала о препятствии. Гулять оказалось несложно. Если довериться человеку, то возможно очень даже бодро вышагивать вперед. Мы преодолели огромное число препятствий (да Севастополь не знает, что такое безбарьерная среда) и прошлись по множеству лестниц, коими богат город.

Во время прогулки для меня оказалось большим удовольствием познавать самые разные предметы на ощупь. Начиная от растений, заканчивая стенами домов. Мы трогали рисунки и плакаты, и Юля спрашивала меня, что на них нарисовано. Мы трогали всевозможные цветы, которых сейчас по весне огромное количество. Мы нашли и гладили дружелюбного кота. Интересным оказалось изучать вьющиеся растения: плющ и виноград — можно было закопаться в их заросли руками, воображать, как выглядит все вокруг. Еще очень понравилось двигать дверь кованой решетки, она издавала слабый скрипящий звук, пропитанный временем и историей. Меньше всего мне нравилось трогать пыльные вещи — барельефы, бордюры, стены и некоторые деревья.

Несколько раз мы устраивали привал. На одной передышке Юля, как волшебница, достала из закромов своей сумки множество предметов с яркими запахами или интересной формы. Я по очереди трогала их и пыталась разгадать, что передо мной. Восторг вызвал кофе — так горячо любимый мною запах!

На другом отдыхе мы пили горячий чай из термоса и закусывали сладостями. И еще был масштабный отдых в кафе, где я, наконец, смогла расслабиться и подкрепиться на ощупь вкусным блюдом, которое выбрала мне Юля.

Одно из ярких мест, посещенных нами, был парк аттракционов. Это очень здорово — слышать детские крики, они искренние и непосредственные, в отличие от остального звучания города. Важной точкой нашего пути был рынок — калейдоскоп разных запахов и звуков, отличных от улиц. Я даже смогла сориентироваться там и самостоятельно провести моему проводнику небольшую экскурсию.

Что касается ориентирования — возможно, я хорошо знаю город или же мы просто ходили по известным мне путям. Но в половине случаев я понимала, где нахожусь. Юля говорит, что это не очень хорошо, так как мозг всё время пытается сориентироваться на местности, вместо того, что бы получать новые впечатления.

Сколько органов чувству у человека? Пять: зрение, слух, обоняние, осязание и вкус. Если забрать одно, то остальные четыре обостряются. Для меня больше всего обострился слух. Город звонкий. Шумят на центральных улицах машины, разговаривают прохожие, играет музыка, в тихих двориках можно услышать шорох ветра и голоса птиц. Еще обострилось обоняние. Я чувствовала сразу все запахи: цветов, моря, парфюма, сигаретного дыма, еды… Осязание было скорее интересной игрой. Ну а вкус остался неизменным. Никаких особенных открытий о вкусе, с закрытыми глазами я не заметила.

Мы гуляли почти 4 часа, когда пришло время снимать очки, оказалось что мир очень-очень яркий. Еще несколько минут я сидела, зажав глаза ладонями.

Развлечение ли это — прогулка с закрытыми глазами? Нет, скорее работа. Все это время ты трудишься, воспринимаешь водопад обрушившихся на тебя впечатлений, пытаешься осознать новые ощущения и их переварить. Мозг работает на полную! Без сомнения это новый удивительный опыт. Такого длительного бодрствования без зрения в моей жизни еще не было. Мне очень понравилось. Теперь хочется, что бы на такую прогулку сходил мой муж и у нас были бы новые темы для обсуждения.

Юля Рудомётова

Привет, Юля! Я люблю узнавать истории с самого начала =) Расскажи, как появился на свет проект «С закрытыми глазами».
Проект в том виде, который он приобрел сейчас, существует в Крыму с весны 2016 года. Идея закрыть глаза и выполнять определенные задания, сама по себе не нова. О такой практике вам расскажут, например, психологи. Моя знакомая поделилась со мной мыслью, что изучать город, лишив себя на время зрения, может быть увлекательно и интересно. Я решила попробовать, завязала глаза и отдала себя в руки подруги на несколько часов. Мы просто бродили по центру Севастополя. Помню, сколько у меня было тогда эмоций и впечатлений. Тогда мне стало понятно, что экскурсия должна быть совсем не по городу, а по внутренним дорожкам сознания и собственных мыслей. Город только подходящий антураж на пути к себе. Так с собственного опыта началось мое погружение в проект, его развитие и наполнение глубокими смыслами.

Как ты сама оцениваешь проект, что это? Развлечение, квест, новый опыт, динамическая медитация или что-то иное?
Экскурсия «С закрытыми глазами» - это всё сразу, это возможность в игровой форме проработать одну из своих личных внутренних тем, которая давно просит найти ей достойное решение.

Как думаешь, всем ли подойдут такие экскурсии?
Думаю, что любому из нас будет полезно получить этот опыт. Каждый откроет в прогулке свое. Сейчас именно так и происходит - люди получают то, что им необходимо в данный жизненный момент. Кому-то нужны новые эмоции, переключится от повседневных дел, расслабиться и уйти в другую реальность, другому необходимо проработать свои личные сомнения и страхи, третьи просто хотят к себе заботы и внимания, хотят подержать светлого человека за руку и высказать то, что давно накопилось внутри…

Что самое сложное и что самое приятно в работе проводника?
Сложное пожалуй то, что ты каждую секунду прогулки несешь большую ответственность за участника экскурсии. Он доверяет тебе, и ты не имеешь права его подвести. Проводник полностью отвечает за безопасность своего подопечного. Город не самая дружелюбная среда для перемещения с закрытыми глазами: светофоры, бордюры, ступеньки, ямы в асфальте, потоки машин и людей. В эмоционально-психологическом плане тоже нужно быть всегда начеку, постоянно отслеживать самочувствие участника. С завязанными глазами мир ощущается иначе, от этого нового восприятия может закружиться или заболеть голова, сбиться дыхание или возникнуть чувство страха. Проводник всегда готов проработать каждую из возникающих на пути трудностей. Быть Проводником не так беззаботно и легко, как может сперва показаться. Очень большая ответственность лежит на его плечах.
Самое приятное – глаза участников полные благодарности, радости и умиротворения после экскурсии. Теплые отзывы – то, что очень вдохновляет меня как Проводника. Ещё один приятный бонус в том, что участники становятся друзьями. С доброй половиной мы довольно тесно продолжаем общаться. Созваниваемся, переписываемся в соцсетях, делимся новостями и личными открытиями.

Расскажи, как ведут себя участники во время экскурсии?
Каждый приходит на экскурсию со своей личной историей, именно из нее закручивается весь характер путешествия. Бывают очень веселые и шумные экскурсии, где мы с участником много шутим и обсуждаем всё подряд, веселимся сами и радуем прохожих. Другие экскурсии проходят наоборот очень спокойно и расслаблено, в медитативном молчании, с минимальными коммуникациями с внешним миром, с акцентом на погружение в свои ощущения, переживания, мысли.
Какими бы участники ни были разными, их объединяет одно - в каждом из них есть желание познавать мир вокруг и внутри себя.

Когда ты принимаешь экзамен у новых Проводников, то сама принимаешь сторону участника. Как это гулять с закрытыми глазами, но уже не в первый раз? Ощущения трансформируются?
Я несколько раз была с завязанными глазами, и каждый из них был особенным. Испытывала абсолютно разные ощущения и подводила свои итоги после. Каждая прогулка очень индивидуальна и складывается из целого ряда факторов: от твоего настроения, которое ты одел с утра, до маршрута, по которому поведет тебя твой Проводник. План передвижения с закрытыми глазами у каждого Проводника свой, и 20% всего, что происходит на нем сплошная импровизация города. Пространство вокруг самостоятельно плетет нить каждого путешествия, отправляя на встречу разные события и ситуации.
Так во время одной из прогулок, когда я была Проводником, в крохотном дворике церкви к нам подошел мужчина и положил мне в ладонь сложенную тысячную купюру со словами: «Купите что-то этой слепой женщине». Этот маленький эпизод с воскрешением веры в большие человеческие сердца стал для участника экскурсии самым ярким событием за всю прогулку. Много разного происходит: уличные музыканты предлагают занять их место за барабанной установкой, подходят городские сумасшедшие с рассказами о вампирах и предложением побыть нашей стражей, случайные прохожие угощают сладостями. А бывает, наоборот, мы становимся невидимками, на которых не обращают внимания даже в самых людных местах.
Я не могу объяснить эту магию, но я четко вижу, что каждый участник экскурсии притягивает к себе именно те ситуации, которые диктует ему его жизненное пространство в данный период времени. Экскурсия с закрытыми глазами – это не разовый фан, это практика, которую полезно периодически проходить для анализа своей жизни и своих внутренних состояний.

Какие у проекта планы в Крыму?
Мы хотим, чтобы как можно больше крымчан и тех, кто приезжает сюда на отдых, узнавали о проекте, чтобы они попробовали погрузиться в другое измерение жизни под нашим чутким руководством.
Для реализации этой цели мы планируем собрать дружную команду Проводников из всех городов Крыма, вместе развиваться, придумывать новые форматы прогулок и мероприятий.
Мы стремимся к тому, чтобы расти и крепнуть, развиваться и делать людям хорошо.

Спасибо большое Юле за прогулку и ответы на мои вопросы =)

Сайт проекта «С закрытыми глазами» . Найти проект можно так же в социальных сетях.

Спонтанное отклонение и промахивание . Импульсы с обоих лабиринтов через центральные проводники влияют на тонус мышц, что очень важно для поддержания любой позы.

При поражении периферического или центральных звеньев вестибулярной системы возникает неустойчивость при стоянии, происходит перераспределение лабиринтного тонуса (в результате нарушения силовой симметрии импульсов), нарушаются рефлексы позы и теряется точность движений.

Считают, что причиной неустойчивости при стоянии и ходьбе является нарушение связей вестибулярных нервов с мозжечком, поражение вестибулярной системы на участке прохождения tractus vestibulo-spinalis, поражение элементов заднего продольного пучка, связывающих передние рога спинного мозга с ядром Даркшевича и globus pallidus, при опухолях III желудочка.

В 1911 г. Барани ввел в практику метод исследования, названный им Zeigeversuch - указательная проба, которую называют пальце-носовой пробой и пальце-пальцевой пробой или промахиванием.

Исследование промахивания производят следующим образом. Исследуемого, сидящего на стуле, просят вытянутым вперед указательным пальцем коснуться пальца исследователя. Сначала больной с открытыми глазами ведет палец, начиная от своего колена, затем проделывает тот же опыт с закрытыми глазами. При нарушении тонуса мышц больной не попадает в палец исследователя и промахивается (адиадохокинез).

Производится также исследование реакции отклонения рук. Исследуемый сидит выпрямившись с закрытыми глазами и протягивает руки прямо перед собой на уровне плеча с вытянутыми вперед указательными пальцами (остальные пальцы сжаты в кулак). Исследующий, сидящий напротив, держит указательные пальцы на максимально близком расстоянии от пальцев исследуемого и наблюдает. В норме при пробе вытянутых рук отклонения не бывает.

При поражениях периферического вестибулярного прибора, т. е. при заболеваниях лабиринта, обе руки отклоняются в сторону медленного компонента спонтанного нистагма (гармоническое отклонение).

При поражении стволовых вестибулярных образований рука на больной стороне отклоняется кнаружи (феномен Отана) или идет вниз (феномен Водак-Фишера).

Далее исследуется реакция отклонений рук и туловища после произведенной калоризации. Больному тотчас после произведенной калоризации с закрытыми глазами предлагают попасть пальцем руки в палец исследователя, поставленный перед ним. Обычно в норме каждый здоровый человек в этом случае промахивается в сторону медленного компонента нистагма, так как раздражение вестибулярного ядра Дейтерса, связанного с клетками передних рогов спинного мозга, вызывает повышение тонуса мускулатуры, и рука отклоняется; в случае же нарушения в аппарате отолитов или путях лабиринта к мозжечку или от ядра Дейтерса к клеткам передних рогов спинного мозга этого закономерного отклонения не наступает или отклонение является извращенным в другом направлении.

Иногда у больного нистагма вызвать не удается, а отклонение руки указывает, что возбудимость всех вышеупомянутых отделов сохранена, но действует тормозное влияние корко-подкорковой области и затормаживает нистагменный рефлекс.

Дополнением к этому исследованию являются два следующих опыта Шильдера, называемые восстановительным и основным. Восстановительный опыт проводится следующим образом. Исследуемый при закрытых глазах протягивает обе руки вперед горизонтально. Исследователь одну из рук больного поднимает на 60° выше горизонтали и держит так в течение 30 секунд. Затем он предлагает больному привести подтянутую руку в прежнее горизонтальное положение до уровня остававшейся в исходном положении другой руки. Обычно действующая рука не доводится до уровня покоящейся руки на несколько сантиметров; при этом больной не замечает своей ошибки. То же производят с другой рукой. Проба эта называется восстановительной потому, что исследуемый рефлекторно стремится к исходному горизонтальному положению руки. Извращение этой реакции наблюдается при заболеваниях среднего и межуточного мозга (поражение вестибулярных проводников). Некоторые авторы считают, что нарушение данной пробы наблюдается при затылочно-теменных и мозжечковых процессах.

К числу таких тонических рефлексов относится и основной опыт, который заключается в следующем. Исследуемый при закрытых глазах вытягивает руки в горизонтальном положении вперед, при этом его голову пассивно поворачивают в максимальной степени в сторону и удерживают в таком положении. В норме у большинства людей плечо на стороне повернутой к нему челюсти («челюстное плечо») идет вверх, руки и туловище отклоняются в направлении в сторону повернутой головы. При мозжечковых поражениях реакция эта выражена резче, а при поражениях базальных узлов (стрио-паллидарно-нигральных) она отсутствует.

В некоторых случаях поражения задней черепной ямки и, реже, оральных отделах стволов мозга, четверохолмия и III желудочка можно наблюдать вынужденное положение головы больного. Это рефлекторное изменение положения головы в совокупности с другими симптомами также является диагностическим признаком при вышеупомянутых поражениях.

Исследование статокинетики входит также в исследование функции вестибулярного анализатора.

Нарушения стояния и походки вызваны изменением тонуса мышц, влиянием лабиринтного раздражения и контролирующей ролью коры головного мозга. Для выявления состояния стато-кинетики исследуемого ставят с открытыми глазами в так называемое положение Ромберга, со сдвинутыми вместе пятками и носками, предлагают ему закрыть глаза. В норме здоровый человек стоит в такой позе прямо, в патологических же случаях он отклоняется в сторону, шатается или падает. Если больной стоит прямо, то исследование усложняют тем, что просят его встать в позу так называемого сенсибилизированного Ромберга, т. е. закрыть глаза и поставить одну ногу впереди другой по прямой линии так, чтобы пятка впереди стоящей ноги касалась носка ноги, стоящей сзади. При незначительных нарушениях статики больной шатается или падает. Это исследование можно производить, по предложению Грахе, следующим образом. Исследуемого усаживают на край стула, предлагают ему сомкнуть ноги и колени, запрокинуть голову и затем, не открывая глаз, встать. Исследуемый при этом шатается.

При исследовании походки больного просят пройти с открытыми глазами по прямой линии вперед и назад, а затем проделать то же с закрытыми глазами. При нарушении лабиринтной функции и головокружении больной или уклоняется в сторону, или шатается и ходит с расставленными ногами, стараясь скоординировать движение и уравновесить походку. Более тонким методом является выявление звездообразной походки. Обследуемому предлагают ходить с закрытыми глазами по прямой линии - 6 шагов вперед и 6 шагов назад, не поворачиваясь и стараясь не отклоняться от прямой линии. В случае лабиринтных нарушений он все более и более склоняется в противоположную сторону и описывает в конце концов звезду.

Кроме указательной пробы после калоризации, исследуют статику и походку больного. Вызвав раздражение лабиринта холодной водой, больного ставят, на ноги, просят его сдвинуть ноги вместе, т. е. ставят в позу Ромберга, затем предлагают ему закрыть глаза. В норме исследуемый, держащий голову прямо, отклоняется в сторону медленного компонента; если голову сейчас же повернуть в ту или другую сторону, исследуемый в норме отклонится в ту сторону, куда направлен медленный компонент нистагма. Если попросить исследуемого идти прямо вперед с закрытыми глазами, то он также отклонится от прямой линии в сторону, куда направлен медленный компонент нистагма. Выпадение всех указанных отклонений после калоризации уха свидетельствует о патологии в области вестибулярного анализатора.

В дополнение исследования вестибулярного аппарата прибегают еще к методу исследования на столе Грахе. Стол Грахе состоит из металлической рамы, на которую натянут брезент с нашитыми на него ремнями, для удержания исследуемого, уложенного на натянутый брезент, причем два ремня удерживают его за плечи, один - за талию, другой - вокруг живота, один - вокруг бедер, один - вокруг колен и один - вокруг голеностопных суставов. Ноги помещают на подставку и голову укрепляют у обитого мягким (клеенка и войлок) круга, прикрепленного к раме. PiaMy с прикрепленным к ней человеком можно поворачивать в любом направлении, придавая находящемуся на ней человеку любое положение: вертикальное, горизонтальное, наклонное в стороны, вперед и назад.

Назначение этого прибора состоит в том, чтобы у прикрепленного к раме исследуемого полностью исключить мышечные шейные рефлексы, которые сами по себе уже влияют на рефлексы лабиринта, особенно па отолитовые рефлексы. Этот прибор позволяет выявить ощущение вертикали, обнаружить нистагм положения.