Как мало наши представления о Древней Руси совпадают порой с действительностью! Возьмём времена Крещения Руси. Как это обычно видится? Была языческая страна, но вдруг понадобилось святому Владимиру из каких-то государственных соображений её христианизировать. И низвергнут оказался древний Перун. Было, конечно, какое-то сопротивление, но в целом против воли княжеской мало кто решился пойти. Вышло распоряжение веровать во Христа – стали веровать.

Это самая распространённая версия событий, а ведь всё было не совсем так, можно даже сказать – совсем не так. Например, не было никакого древнего культа Перуна на Руси. Поклонение Перуну было культом самым что ни на есть «свежим», утверждённым либо князем Святославом, либо Владимиром. Довольно сказать, что в Киеве археологи нашли в основании капища Перуну остатки храма, стоявшего неподалёку, фрагменты православных фресок. Это к вопросу, кому у нас начали поклоняться раньше – Троице Живоначальной или западнославянскому и варяжскому Перуну.

Христиане уже давно жили к тому времени в Киеве, а в лице Аскольда и святой Ольги даже правили княжеством. А сколько их было среди дружинников? Бог весть, но точно не мало. В договоре князя Игоря – отца Святослава – с греками (945 год) читаем:

«Мы же, все крещёные христиане, клянёмся церковью святого Ильи в соборной церкви, и перед честным крестом, и над этой грамотой хранить всё, что написано в ней, и не отступать от неё ни в чём; если же кто из страны нашей, князь ли, или кто другой, крещёный и некрещёный, не выполнит этого договора, да не получит помощи от Бога, и да будет рабом в этот и будущий век, и да будет заколот своим оружьем».

К этому моменту православные составляли ту часть войска, на которую опиралась княгиня Ольга. На сторону своих воинов-христиан перешёл, в конце концов, и её внук – Владимир Красно Солнышко.

В связи с этим помянем одну русскую воинскую традицию, уже существовавшую, судя по всему, ко времени Крещения Руси, – совершать паломничество в Иерусалим.

«Как так, не может такого быть!» – воскликнете вы.

Но возьмём былины о святом Илье Муромце. Многим, наверное, известно, что он отошёл к Богу, будучи иноком Псково-Печерского монастыря. Но даже тот, кто наизусть помнит былины о нём, не всегда понимает, с чего начиналось служение нашего знаменитого воина, Кто поставил его на ноги.

Вспомним:

Как приходили две калики перехожие
Под тое окошечко косявчето.
Говорят калики таковы слова:
«Ай же ты Илья Муромец,
крестьянский сын!
Отворяй каликам ворота широкие,
Пусти-ка калик к себе в дом».
Ответ держит Илья Муромец:
«Ай же вы, калики перехожие!
Не могу отворить ворот широкиих,
Сиднем сижу цело тридцать лет,
Не владаю ни рукамы, ни ногамы».

Кто же такие калики? В детстве, слушая эти строки, я полагал, что калики – это своего рода волшебники. Или, как выразился бы позже, языческие жрецы. Нетрудно также уловить созвучие со словом «калеки», а ведь и верно – именно от калик оно и происходит. Вплоть до революции каликами звали немощных странников, чаще всего слепцов, которые зарабатывали себе на жизнь пением духовных стихов. Среди песен популярнее всего были стихи о Вознесении, об Алексии, Божьем человеке, о Богатом и Лазаре, о Егории, о Страшном Суде, об Иоасафе-царевиче. Путешествуя от села к селу, пели они с каждым веком всё жалостливее:

Христос в доме, отец и мать!
Здорово живёте, батюшка, матушка!
Имя вы Божие посвятите,
Нищию братию нас призрите,
И поблагодарите нас, убогую братию.
Отрезала бы нам, убогим калекам,
Полотинки косыночку?
Приукройте наши тела,
Тела наши грешные, тела наши тёмные!
Не оскудеет ваша рука, хилым дающа,
Не обеднеет, что ради Христа подашь.

Или вот ещё:

Взглянь-ка ты, мать, на высокую высоту,
Так на нашу нищету, на слепоту,
на темноту.
Светлые кому-то, мать, все денёчки,
А нам – тёмные ночки.
Не видим мы свету белого,
Не обозрим-то мы себе красного
солнышка,
Да не видим-то мы, убогие братья,
Да ни рук своих, да ни вас, православных.
Не можем-то мы, убогие братья,
Да ни сделать, ни сработать.
Смилуйся, мать, сжалуйся!
Мы за ваше здоровие Богу помолимся,
Родителей ваших вспомянем!
Дай, Господи, вам добра и здоровья!
А родителям вашим –
Царство Небесное…

Но этим их репертуар не ограничивался. Когда приходилось где задержаться, извлекались из памяти былины, пронесённые сквозь всю русскую историю. Они сохранились с тех древних времён, когда калики были отнюдь не нищими просителями, а славными воинами, решившими оставить после многих лет ратную службу и отправиться на Святую Землю. Грехи замаливать. «Странствующий, нищенствующий богатырь» – так разъяснил слово «калика» Владимир Даль, что, правда, не совсем верно. Отставные дружинники, среди которых были и знатные люди, как правило, не бедствовали – в дальний путь отправлялись не с пустыми руками. Именно по пути в Иерусалим, а возможно, на обратной дороге зашли к Илье два дружинника-христианина, которых никто, кроме Господа Бога, не мог на это наставить.

И говорят калики перехожие:

«Выставай-ка, Илья, на резвы ноги,
Отворяй-ка ворота широкие,
Пускай-то калик к себе в дом».
Выставал Илья на резвы ноги,
Отворял ворота широкие
И пускал калик к себе в дом.
Приходили калики перехожие,
Они крест кладут по-писаному,
Поклон ведут по-учёному,
Наливают чарочку питьица медвяного,
Подносят-то Илье Муромцу.
Как выпил-то чару питьица медвяного,
Богатырско его сердце разгорелося,
Его белое тело распотелося.
Воспроговорят калики таковы слова:
«Что чувствуешь в себе, Илья?»
Бил челом Илья, калик поздравствовал;
«Слышу в себе силушку великую».
Говорят калики перехожие:
«Будь ты, Илья, великий богатырь,
И смерть тебе на бою не писана...»

Там дальше ещё очень интересно, названы те, с кем биться не стоит. Со Святогором-богатырём и библейским Самсоном – ну, понятно, это присказка. А дальше перечисляются воины, которых калики, скорее всего, знали лично: род Микулов и Вольга Сеславьич.

Надо сказать, что заблуждался я в отношении калик ещё и по невнимательности. И на том, что крест они клали «по-писаному», глаз не остановился, и словам князя Владимира Красно Солнышко внимания не придал, а ведь он обращался к каликам следующим образом:

«Уж вы здравствуйте, удалые добры молодцы,
Уж как все ли калики перехожие!»

Вот тебе и калеки!

Ещё в одной из былин рассказывается, как собрался Илья идти против Идолища Поганого, который, по сути, пленил князя Владимира в Киеве. Нужно было решать проблему, вот только как к злодею подобраться? Тут встретился богатырю калика Иванище – был, видать, настоящим гигантом, не уступавшим в мощи Илье. Шёл, опираясь на посох в девяносто пудов, то есть весил как полковая пушка-трёхдюймовка, что, конечно, преувеличение. И спросил Муромец:

«Ай же ты, каличище Иванище!
Ты откуль идёшь, откуль бредёшь?
Откуль бредёшь, откуль путь держишь?»
«Я иду-бреду от города Иерусалима,
Господу Богу помолился,
Во Иордан-реченьке искупался,
В кипарисном деревце сушился,
А ко Господнему гробу приложился».

На Илью эта речь большого впечатления не произвела, зато пришла ему в голову одна интересная идея. И велел он страннику:

«Скидавай ты платье калическое,
Скидавай-ка ты гуню сорочинскую,
Разувай-ко лапотки шелковые...»

Насчёт лапоток шелковых. Это были подвязные сандалии-«калиги» (от латинского caligae – «сапоги»), в которые обувались паломники, отправлявшиеся в Иерусалим. От этого слова и произошло слово «калика». Вот с калигами-то и предложил Илья Иванищу расстаться, а тот после купания во Иордане да лобзания святынь совсем смиренным стал. Сделал всё, как просил Илья, надев взамен его богатырские доспехи. Но когда стал Муромец настаивать, чтобы и посох ему калика отдал, не выдержал Иванище, подбросил клюку под небеса, так что, вернувшись обратно, она в землю вошла. Не мог он Илью вздуть, и не оттого что сил мало – боялся, что если разойдётся, то всё паломничество пойдёт насмарку. Наверняка обет дал крови больше не проливать. Заплакал старый солдат из-за потери паломнического вида и возвращения обратно – в воинский. И дальше пошёл.

Илья же благодаря его одежде смог к Идолищу вплотную в Киеве в палатах княжеских подобраться и порешить его на месте. А затем побил и ошеломлённое вражеское полчище, не оставил никого из поганых «на семена», освободив князя с княгинею.

А пилигрима Иванище Муромец, надо полагать, догнал и снова одеждой с ним обменялся, как обещал. Богатырь должен выглядеть как богатырь, а паломник – как паломник.

Но вообще мы здесь ещё не видим того Илью, который стал впоследствии святым иноком. Былинному Муромцу до этого ох как далеко, что не раз отмечалось в былинах.

Преобладание удали над духом свойственно было, согласно некоторым былинам, и другим самым именитым нашим богатырям: Добрыне Микитичу, Алёше Поповичу, у которого с каликами вообще были непростые отношения. Но Господь вразумлял. Однажды собрались все трое богатырей, огляделись, но:

Не видать нигде лютых ворогов,
А без брани жить им прискучило.

И постановили они убить первого встречного. Видят:

Насустречу им всё калечище,
Всё убогое, всё безногое.
А у него костыль двадцати сажон,
А у него шляпа двадцати пудов,
Не простая шляпа – земли Греческой.
Становился он в стороне пути,
Костыль становил середи пути,
Вешал калека шляпу на костыль,
Здевши шляпушку, низко кланялся:
«Здравствуйте, братцы, вы товарищи,
Илья Муромец со товарищи,
Ай, с Алёшечкой со Поповичем,
Со Добрынюшкой со Микитичем!
Ай, вы славные все богатыри,
Вы далёко ли путь свой держите?»
Так радушно ведь то калечище
Со имя тремя поздоровкалось,
Так приветливо здело шляпушку,
Что пропало враз всё желаньице,
Вся охотушка у богатырей
То калечище али в смерть убить,
А хоть загубить, а хоть застрелить.
Да ведь радили раду новую,
А от слова ведь не откажешься –
Убивать пришло, делать нечего.
Взял тут палицу Илья Муромец,
Взял топор Попович Алёшечка,
Взял тугой лук Микитич Добрынюшка.

Молвил калеке Илья Муромец:

«Как мы люди всё православные,
Носим крест святой, Богу веруем,
А ведь ты идёшь из Святой Земли,
Не хотим, чтоб ты, стар калечище,
Всё убогое, всё безногое,
Так и умер без покаяния.
Помолись теперь хоть в остатний раз.
А как явишься в рай ко Господу,
Уж замолви пред ним словечушко
За великих за нас за грешников –
Как за старого Илью Муромца,
За Алёшечку за Поповича,
За Добрынюшку за Микитича!»
На колени встало калечище,
Всё убогое, всё безногое,
Поклонилося трижды на Восток,
Осенилося крестным знаменьем,
Стало Богу молиться и каяться.
А как встал калека да взял костыль,
Ни велик ни мал – двадцати сажон,
Да повыбил им всё оружьецо
А из рук у славных богатырей.
Где там палица Ильи Муромца!
Где топор Алёши Поповича!
Где тугой лук Добрыни Микитича!
После взял он шляпу двадцати пудов,
Не простую шляпу – земли Греческой,
И накрыл ею трёх богатырей
И с конями их богатырскими.

Здесь нужно пояснить, что такое шапка греческая. Это железный остроконечный шлем, который носили не только воины, но и гражданские. Шапка могла быть украшена образами Вседержителя, Богородицы, Иоанна Крестителя, ангелов хранителей, херувимов, евангелистов, ликом святого Николая Чудотворца. Вот такой шапкой накрыл калика богатырей, потребовав от них рядить новую раду (клятву):

«А по ней не токмо что палицы,
А и пальца вы не поднимете.
И не то чтобы на калечище,
На убогое, на безногое,
А на всякого на безвинного,
Что ещё в пути вам сустренется».

Куда деваться? Посовещались богатыри, сидя под шапкой, и дали обещание не трогать безвинных. Понятно, что Калика, который им встретился, был Самим Господом. Так совершалось воцерковление Руси. Тысячи калик, возвращаясь домой, становились яркими проповедниками, сделавшими для христианизации нашей земли, быть может, больше, чем кто-либо. Тогда и сложилась у них песенная православная традиция, которая дожила до ХХ века.

Таких вот калик, ходящих по Русской земле, древний государственный устав причислял к людям церковным.

Одевались калики очень по-разному, так как были разного состояния. Иные почти нищие, другие – весьма состоятельные. Были среди них и силачи, и красавцы, одетые в соболиные шубы, с вплетённым в носок обуви драгоценным камнем, сумкой из рыжего бархата и с клюкой из «рыбья зуба» (моржового клыка). Собирались целыми дружинами. Вот одна такая история:

Начинали калики наряжатися
Ко святому граду Иерусалиму –
Сорок калик их со каликою.
Становилися во единый круг,
Они думали думушку единую,
А едину думушку крепкую:
Выбирали большего атамана,
Молоды Касьяна сына Михайлыча.
А и молоды Касьян сын Михайлович
Кладёт он заповедь великую
На всех тех дородных молодцев:
«А идтить нам, братцы, дорога
неближняя,
Идти будет ко городу Иерусалиму,
Святой Святыне помолитися,
Господню Гробу приложитися,
Во Ердань-реке искупатися,
Нетленною ризой утеретися;
Идти сёлами и деревнями,
Городами теми с пригородками.
А в том-то ведь заповедь положена:
Кто украдёт, или кто солжёт,
Али кто пустится на женский блуд,
Не скажет большему атаману,
Атаман про то дело проведает –
Едина оставить во чистом поле
И окопать по плеча во сыру землю».
И в том-то заповедь подписана...

С такими не шути. О таких пели песни:

Один из таких воев – Карп Данилович – стал предводителем отряда молодых псковичей в стычке с немцами в 1341 году, хотя воинского дела калики сторонились. Совершив странствование по святым местам, они пользовались особым уважением в Русской земле, всякий был рад пустить их на постой да послушать, благо рассказать было о чём.

Вспомним описание схождения Благодатного огня во Святом граде одного из наших паломников, игумена Даниила. Случилось это в начале XII века, в те времена, когда Палестина находилась под властью крестоносцев во главе с графом Балдуином – королём Иерусалимским. Календарь у нас тогда с католиками был общий, так что и схождение Огня они ещё признавали.

«Начали вечерню петь на Гробе вверху попы православные, и черноризцы, и все духовные мужи; и пустынники многие тут были; латиняне же в великом алтаре начали верещать по-своему. И так пели они все, а я тут стоял, прилежно глядя на двери Гроба.

И когда начали читать шестую паремию, тот же епископ подошёл к дверям Гроба и опять ничего не увидел. И тогда все люди возопили со слезами: “Кирие, елейсон!” – что значит “Господи, помилуй!”. А когда минул девятый час и начали петь проходную песнь “Господу поём”, тогда внезапно пришла небольшая туча с востока и стала над непокрытым верхом той церкви, и пошёл дождь небольшой над Гробом Святым, и смочил нас хорошо, стоящих на Гробе. И тогда внезапно воссиял свет святой в Гробе Святом: вышло блистание страшное и светлое из Гроба Господня Святого.

И, подойдя, епископ с четырьмя дьяконами открыл двери Гроба, и взял свечу у князя того, у Балдуина, и с нею вошёл в Гроб, и первым делом зажёг свечу князя от того святого света. Вынеся же из Гроба ту свечу, дал самому князю тому в его руки. И стал князь на месте своём, держа свечу с великой радостью. И от него мы все зажгли свои свечи, а от наших свечей все люди зажгли свои свечи по всей церкви, друг от друга зажигая свечи. Свет же святой не так, как огонь земной, но чудесно, иначе светится, необычно; и пламя его красно, как киноварь; и совершенно несказанно светится».

Сам игумен Даниил каликой не был, но русских паломников в Иерусалиме, конечно, встретил, благо они там не переводились.

Их игумен призывает в свидетели своего рассказа о схождении Благодатного огня:

«Мне же, дурному, Бог свидетель, и святой Гроб Господен, и все спутники, русские сыны, случившиеся тогда в тот день там, новгородцы и киевляне: Изяслав Иванович, Городислав Михайлович Кашкича и другие многие, которые знают обо мне, дурном, и об этом рассказе».

Было это девятьсот лет назад – а читаешь, будто совсем недавно, так живо всё передано. Интересный момент: Даниил приезжает на Святую Землю хорошо подготовленным, знает местность, где какая святыня. К этому времени множество русских паломников исходили Палестину вдоль и поперёк, подробно потом рассказывая на Руси обо всех перипетиях своего странствования. Обратно на Русь калики возвращались с пальмовой ветвью, отсюда и произошло слово «паломники».

Лет за пять перед паломничеством Даниила, в 1099 году, в освобождённом крестоносцами Иерусалиме окончила свои дни княгиня Гита (Гида), жена великого князя киевского Владимира Мономаха. Она была дочерью последнего православного короля Англии Харальда, павшего в сражении с войском Вильгельма Завоевателя. На Святую Землю княгиню сопровождала дружина русских воинов.

Здесь же, в Иерусалиме, отошла ко Господу, поклонившись Честному Животворящему Кресту, и святая княгиня Евфросиния Полоцкая. Случилось это в русском монастыре во имя Пресвятой Богородицы. Это не оговорка. Первая наша обитель была возведена на Святой Земле ещё в те стародавние времена, став опорой для русских паломников. Просуществовал монастырь до 3 октября 1187 года, когда захвативший Иерусалим султан Саладин потребовал от христиан покинуть город. Возвращавшиеся на Русь монахи забрали с собой мощи преподобной Евфросинии. Так закончилась, вернее, прервалась на много столетий история настоящих калик перехожих. Перестали наши воины паломничать на Святую Землю, а сначала каликами, потом калеками стали называть нищих странников – певцов о Святой Руси и граде Иерусалиме, о богатырях и святых.